Многонациональная
Самарская земля
Самарская земля
Сказки
народов России
Наша Самарская
область - часть
большой России
область - часть
большой России
Сказки
народов России
Жил-был когда-то чабан, и было у него три послушных, трудолюбивых дочери. Он пас овец, а дочки управлялись с делами по дому, и всё шло так, как должно было идти. Да с некоторых пор стал чувствовать чабан, что старость гнетёт его к земле, и в один прекрасный день так сказал он своим дочкам:
- Дорогие мои, стар я стал, нет у меня больше сил пасти отару.
- Ах, отец, не печалься, оставайся дома, отдохни, наберись сил, а отару будем мы пасти но очереди, - говорит старшая дочь.
- Согласился б я, дорогая, если б вы были парнями, вы же - девушки-домоседки, боюсь, только выйдете в поле - перепугаетесь чего-нибудь.
- Ох, батюшка, - возразила ему старшая дочь, - увидишь, как ещё станем пасти, радоваться будешь - не нарадуешься.
- Помолчи, дочь, ибо с тех пор, как пасу овец, не видел ещё чабана с платком на голове и в юбке.
- А мы оденемся в мужскую одежду: зипун, кушму, постолы. Никто нас и не узнает.
- Может, и так.
Недолго думая, надела старшая дочь зипун, обула постолы, на голову натянула кушму, - чем не парень! - обвязалась потом кушаком красным, как пламя, кушму же загнула эдак залихватски. Выпустила затем овец из загона, вывела отару за село и, наигрывая на флуере, направилась к небольшому холму. Старый отец ни придал особого значения словам и смелости дочери, он просто хотел проверить, может ли надеяться в случае беды на неё. Прячась, чтоб не видели остальные дочери, вытащил он из-за балки медвежью шкуру, прокрался в кустарник, натянул на себя шкуру и явился к отаре, - мрр... мрр!., - кидается прямо на овец. Овечки же, едва увидели, что к ним приближается зверь, разбежались вмиг, глазами и то не поймать бы их. Чабан окаменел на месте от страха. Ноги задрожали, палку выронил из рук и, закричав от ужаса, повернул назад, домой, так что только пятки засверкали.
Горестно и досадно стало старику, как никогда. Придя домой, увидел он дочь свою, перепуганную насмерть и бледную, как воск.
- Ох, беды мои, знал же я, что на вас надежды мало. Только и годитесь, что у плиты вертеться.
- Не огорчайся, отец, - говорит вторая дочь, - поведу теперь я овец на пастбище.
- Дочь дорогая, сидела б ты лучше дома, не хочется мне, чтоб и тебя так напугали звери, как твою сестру.
Да не мог её отговорить. Девушка оделась в мужскую одежду и погнала овец туда, где трава была гуще.
Отец же не мог усидеть на месте. Хотел он убедиться, может ли быть уверенным в разуме и смелости средней дочери, если (не дай, господь!) случится с ней какая беда. И так же скрываясь, незаметно взял медвежью шкуру, на лесной поляне, к которой как раз приближалась дочь с отарой, надел на себя шкуру и - мрр! мрр!..- вышел к ним. Девушка, увидев такую громадину, что шла на нее, рыча и лязгая зубами, повернула овец назад и побежала что было мочи.
Старик же спрятал шкуру и бегом за дочерью. Во двор вошли они почти одновременно. А дома - плач, стенанья, бедный человек света белого не взвидел от такого переполоха. Собрав всех трёх дочерей, принялся он их успокаивать и жаловаться на судьбу:
- Ох, мои беды, видно, нету счастья мне на свете: будь у меня сын, была бы сегодня помощь, а так что делать? Пропадут овцы, ухоженные мной, и после стольких лет тяжелого труда останусь я ни с чем.
Младшая дочь так близко к сердцу приняла сетованья отца, что решила помочь его беде во что бы то ни стало.
- Отец, - сказала она, - поведу и я овец на пастбище.
- Оставь, дочь моя, не было мне помощи от старших твоих сестёр, а от тебя - тем более. Боюсь, перепугаешься так, что потом в себя не придёшь.
- Не испугаюсь я ничего на свете.
- Так все вы говорите дома, под родительской крышей, а там, на поле, дрожите от страха.
Но отговорить никак не мог её. Сколько ни урезонивал, всё равно она сделала так, как сказала. Надела зипун, обула постолы, натянула кушму на голову и отправилась с овцами в лес.
Как вывела она отару во широко поле, одна овечка принялась блеять да суетиться, места себе не находит, будто заболела вертянкой.
- Что приключилось, миоара милая, не по душе тебе твой хозяин иль трава полевая?
- И трава мне нравится, и хозяин по душе, а не могу себе места найти, потому что боюсь:, опять медведь встретится - испугаешься до смерти, как перепугались твои старшие сестры.
Девушка, как все девушки, хоть и была смелой, но всё жа боялась одна-одинёшенька в поле, и поддержки никакой.
- Ты много раз паслась в этих опасных местах, миоара милая, не будет ли лучше обойти их?
- Обходи-не обходи, опасность - впереди, но ты не бойся. Как увидишь, что медведь направляется к отаре - кидайся к нему с батогом и бей по морде.
Девушка очень уж хотела сдержать слово, данное отцу, приободрилась и пошла вперед, - туда, откуда обычно зверь появлялся. Вот и медведь показался, рыча, лязгая зубами, и бросился на овец и девушку. Овцы перепугались, сбились в кучу, и хотели было бежать прочь. Девушка же покрутила батогом над головой, свистнула и - трах! - один раз медведя по морде, - бах! - по ребрам так, что отец почувствовал, как медвежья шкура расползается от ударов. Отскочил он в сторону и закричал:
- Стой, дочь моя, не бей!
Девушка, услышав такое, ушам своим и глазам не поверила. Задрожала вся, а отец подошёл к ней, обнял и так сказал:
- Дочь моя, ты сдержала слово, не перепугалась, как твои сёстры, отныне ты будешь пасти овец, и я спокоен, - знаю, что есть кому ухаживать за ними, и никто отныне не отважится сказать, что ты не настоящий чабан.
И стала она пасти овец, обошла с ними, все места вдоль и поперёк. Дела шли как по маслу, и отцу было легко на сердце, и людям приятно видеть такого чабана. Однажды повела она отару в места, более отдалённые, и там повстречался ей другой чабан с отарой. Как обычно при встрече двух чабанов, соединили они отары, один - слово, другой - второе, разговорились, и узнала девица, что этот чабан - сын бабы Котороанцы.
Так пасли они и пасли овец вместе. Да вот как-то посмотрел сын бабы Котороанцы на девушку более долгим взглядом, и ёкнуло у него сердце: понял он, что чабан этот - девица, а не парень, как можно было думать, глядя на одежду. Эта догадка, пустившая ростки в его сердце, не давала ему покоя и грызла день и ночь, заставляя его бороться с думами, как море бьется с ветрами.
Украдкой глядел парень то на румянец щек, то на плавную походку, то на сладкие уста, а вечерами, когда пригонял он отару домой, видела Котороанца, что сын её тяжко вздыхает и тает прямо на глазах.
- Да что с тобой, сынок дорогой, - обратилась она к нему как-то, - что случилось? Может, несчастье какое?
- Да нет же, - говорит он.- Встретился я сегодня с одним чабаном, и показалось мне по тому, как он ходит и как ведёт себя, что это девушка, но ни словом, ни главами не мог я проникнуть в тайну.
- Не кручинься, а испытай его, как я тебе сейчас посоветую, и обязательно всё узнаешь. Завтра, когда встретишься с ним, поведи овец под полог леса, где будут птицы и цветы, и, если это будет юноша, - потянется он к деревьям, чтоб выбрать палку для батога или ветку для свирели, а если будет девушка, - потянется она к цветам.
Сын Котороанцы ожил вмиг и решил сделать, как посоветовала мать. На другой день, распевая, влюблённый в поля и кодры, приблизился он к отаре девицы.
Но, как земля с её богатствами отражается в спокойных и тихих водах, так думы и чувства одних исподволь передаются сердцам других, более дальновидных и осторожных. Волшебная миоара угадала мысли сына Котороанцы и всё старалась найти разгадку всем козням, какие могла подстроить Котороанца девушке.
Как пришло время идти в кодры, шепнула она о своих догадках девушке, и - теперь держись! - решили они вкрутить парню мозги. Свистя и играя на свирели, дошли до леса» откуда начиналось пастбище, усеянное цветами такими прекрасными, что хватали за сердце и звали к себе, чтоб хоть понюхали их или потрогали руками. Девушка же наступала на них, будто и не видела, и всё удалялась в чащу, увлекая за собой чабана, - выбрать палку для батога и ветку для свирели.
Сын Котороанцы был огорошен и терялся в догадках. Вечером пришёл он домой грустный, задумчивый. Котороанца успокоила его как могла, утешила и надоумила пригласить чабана к себе, тогда уж наверняка они узнают, девушка это или юноша.
Сказано - сделано. Повёл сын Котороанцы отару и всё хочет казаться чабану преданным товарищем, а к вечеру принялся, начав издалека, зазывать чабанёнка к себе домой, в гости. Девушка поначалу противилась - то да сё, а потом пошла. Котороанца уже ждала их. Нагрела воды заранее - будто бы помыть голову своему сыну, а сама надумала другое: заставишь чабанёнка помыться, тогда она увидит, есть ли у него косы, и всё станет ясно.
Миоара разузнала ли что или вынюхала, а только приблизилась к девушке и шепнула, какой ей готовится подвох, Ужаснулась та и попросила у овцы совета. Миоара сказала:
- Как приготовят тебе корыто для мытья, я пройду и ненароком опрокину, его, ты же скажи, что в другой воде та станешь мыться: Как на, будет Котороанца тебя уговаривать - отказывайся.
Так и сделали. Приготовила старуха все, что полагается, и зовет чабаненка помыть голову. Неосторожная же миоара ковыляла, ковыляла вокруг корыта и - опрокинула его.
- Вот бедовая овечка, напакостила мне, - говорит Котороанца.- Да погоди, поставлю сейчас другую воду греть.
- Не суетитесь зря, я в другой воде мыться не буду, - говорит чабаненок. Увидела Котороанца, что ничего не получается, и решила другим способом выведать тайну. Как стала укладывать чабанов спать, подложила им под головы по пучку базилика и шепнула сыну:
- Ложись, дорогой мой, до утра все разузнаю. Я положила вам под головы по пучку базилика, если не увянет до утра, - значит чабаненок - парень, а если увянет, - девушка.
Улеглись чабаны, один на одном уголке подушки, второй - на другом, как уложила Котороанца, а на заре, когда сон особенно сладок, миоара взяла и поменяла пучки базилика.
Утром стала Котороанца проверять пучки, а они одинаковые. Ничего не вышло из ее ворожбы и колдовства.
-Тебе показалось, сын мой, - говорит она сыну. - Этот чабан - юноша.
Раз уж выяснилось всё таким образом, оставил сын Котороанцы свои догадки, расстался с чабаном и стал думать о своих делах.
Через некоторое время он женился, и в мире и покое потекла его жизнь.
Как-то случай занёс девушку-чобана к дому сына Котороанцы. Подошла она ближе и видит: горит перед домом костёр, а на треножниках варится что-то в горшке. Чуть подале, у дерева, сын Котороанцы свежует ягнёнка, а в доме хлопочет молодая хозяйка. Девушка подошла ближе. В это время костёр разгорелся так ярко, что из горшка стало выплескиваться варево. Хозяйка подбежала, обхватила горшок передником и хочет снимать его с огня.
- Бог ты мой! - не выдержала девушка-чабан, - сколько по белому свету хожу, не видела ещё хозяйку, чтобы снимала горшок передником. - И с досады бросила кушму оземь. Волосы её рассыпались по плечам, окружили лицо золотистыми кольцами. Сын Котороанцы, как оглянулся и увидел её, бросился к ней с распростертыми руками, чтоб обнять (а руки его были выпачканы кровью ягненка). Девушка же прокружилась вокруг себя и обернулась ласточкой. Только на том месте у шеи, где прикоснулись руки сына Котороанцы, осталась полоска цвета крови, и сохранилась она до наших дней.
Забилась ласточка и - фрр! фрр! фрр! - стала подниматься в небо. Сын Котороанцы схватил её за хвост, а она рванулась изо всех сил, и в руках у него остался только пучок перьев. Посмотрел он ласточке вслед и увидел, что хвост у неё принял форму ножниц. А ласточка всё удалялась и удалялась от него, скрываясь в небе.
С тех пор у ласточек и красная шейка, и хвост ножницами, а гнездо своё они вьют под крышами домов - знак того, что ведут свой род от рода человеческого.
Жил-был когда-то король, и был у короля один- единственный сын. Случилось так, что заболел наследник. Созвал король врачей со всего королевства и приказал им вылечить сына.
Стали врачи больного смотреть, стали совещаться, чем его лечить. Не могут болезнь определить, не могут лекарства назначить. С тем и ушли.
Король тогда бросил клич на всю землю - кто королевича вылечит, тот получит подарки дорогие, богатства несметные.
И вот пришел во дворец старец-ведун. Осмотрел королевича и сказал: "Выздоровеет королевич, когда съест язык птицы-нептицы, которую убьет человек-нечеловек ружьем-неружьем, сделанным из дерева-недерева". Сказал старец эти слова и ушел из дворца, не требуя подарка.
Созвал король своих бояр, сообщил им старцевы слова и спросил совета: что это за птица-нептица, кто тот человек-нечеловек, что это за ружье-неружье, сделанное из дерева-недерева.
Стали бояре думать, королевскую загадку разгадывать.
Подумали и сказали в один голос:
- Птица-нептица - это, конечно, жаворонок. Он, хоть и летает, да больше по земле ходит. Он, хоть и поет, да только в небе, не как другие птицы. А. спев, на землю падает, ну точно камень.
- А человек-нечеловек, - сказали бояре,- это, конечно, пастух. живет он не в селе, как все люди, а в кодрах, как дикий зверь. Не с людьми время проводит, а с овцами - какой же он настоящий человек?
- А дерево-недерево,- решили бояре, - это, верно, липа. Древесина у липы мягкая, непрочная - где ей равняться с настоящим деревом!
А ружье-неружье - чего уж тут гадать! - это ведь лук со стрелами. Лук этот сделан целиком из липы, тетива из лыка.
Послушался король бояр. Сделали бояре лук и приказали привести пастуха.
- Вот тебе липовый лук, - сказали бояре. - Иди и застрели нам птицу - нептицу жаворонка. Мы вырвем у него язык, дадим королевскому сыну, и он выздоровеет.
Взял пастух лук и пошел охотиться на жаворонка.
Жаворонок то прямо к солнцу взлетал и заливался там звонкой песней, то камнем вниз бросался - дразнил охотника. Пастух уже устал гоняться за ним, как вдруг жаворонок сел на землю и спросил человечьим голосом:
- Почему ты преследуешь меня, неужто убить хочешь? Ведь мы с тобой давние знакомые, прежде тебя никто на холм не взбирается - и я первый песню запеваю, когда тебя увижу. Друг я тебе, а ты стрелу на меня нацелил.
И открылся жаворонку пастух.
- Не я тебя хочу убить - бояре. Так они порешили на королевском совете. Посчитали они меня человеком-нечеловеком, а про тебя сказали, что ты птица-нептица. Дали они мне в руки ружье-неружье - лук липовый, тетива лыковая - все из дерева-недерева. Приказали убить тебя, чтобы лишить тебя языка твоего; а языком этим вылечат королевского сына.
Рассмеялся тут жаворонок.
- Обманули тебя бояре! Птица я, настоящая, неподдельная. Крыльями взмахну - взлечу высоко. Клюв открою - песня польется. И птенцов вывожу, как другие птицы. А зима настанет - с вьюгой-метелицей борюсь, на родных местах остаюсь, в чужие земли не лечу. Ну-ка скажи - много ли таких птиц на свете? И про себя подумай: какой же ты человек-нечеловек, если и в дождь, и в холод отару бережешь, о каждом ягненке заботишься, сил своих не жалеешь ради людей. Самый ты и есть настоящий человек1 И липа - дерево, - говорил жаворонок. - Ну-ка; вспомни, из чего стропила над твоей крышей, балки на твоем чердаке! А чем ты щи хлебаешь - разве из дуба твоя ложка вырезана? Настоящее-то дерево - липа. И лук твой со стрелами - доброе оружие. Сколько врагов отогнали от родных очагов этим оружием! Если же хочешь знать, что такое ружье-неружье, - так это трубочка из бузины, из которой мальчишки горохом стреляют. Бузина и есть дерево-недерево, потому что почти вся она из мякоти, только трубка твердая. А вот люди-нелюди - это те, кто тебя убить меня послал: бояре- чужеспинники, баре-тунеядцы. Вот уж точно - люди-нелюди они, потому что не голова у них на плечах, а липовый чурбак!
У боярина под шапкой
Ума очень мало,
Ну, а может быть, и сроду
Его не бывало!
Спев эту песенку, жаворонок взлетел высоко в небо, к самому солнцу.
Все жаворонки, чуть завидев пастуха, то взлетают высоко-высоко, то падают камнем вниз и все время поют:
У боярина под шапкой
Ума очень мало,
Ну, а может быть, и сроду
Его не бывало!
Песенку эту жаворонки поют и по сей день.
Сказывают, жили-были когда-то муж с женой. И слыл человек большим охотником - равных ему не было. Да вот жалость, беда с ним однажды приключилась: как-то на охоте окружила его стая волков, и хоть многих перебил он, набежали другие, озлобясь, разодрали его на части в дремучем лесу, вдали от дома родного, оставив от него одни только косточки. Жена, не получив от мужа весточки, подождала-подождала, а потом залилась горючими слезами, омывая ими несчастье свое. Долго выплакивала она свое горе-горюшко и тоску по мужу, ибо должна была еще ко всему вот-вот родить. Долго ли, коротко ли, сделался Фэт-Фрумос сильным да красивым молодцем и как-то раз обратился к своей матери с вопросом:
- Скажи, матушка, каким ремеслом занимался мой отец, чтобы и я нашел себе дело по душе.
- Ox, дорогой мой,- запричитала мать,- не надобно тебе заниматься его ремеслом,- много опасностей ожидает тебя на этом пути. Займись-ка лучше тем, чем все люди вокруг.
Фэт-Фрумос послушался совета матери, но недолго мирился с этой мыслью и вскоре снова стал настаивать, чтобы мать поведала ему правду. Той ничего не оставалось, как все ему рассказать.
- Промышлял твой отец, дорогой мой сынок, охотой. Но не вздумай и ты заняться ею, ибо заплатила я с лихвой за прибыли от этого ремесла.
Парень, как и все парни, не принял всерьез слов матери. Едва прослышал он, что отец был охотником, и сам решил сделаться им. Смастерил себе лук, стрелы и на другой день утречком отправился на охоту во широку степь.
Как-то охотясь, обошел он вдоль и поперек окрестные леса, прибрежные рощи, холмы и поля и дошел до необыкновенного леса: на серебряных деревьях сверкали жемчужные листья. А посреди леса увидел он поляну, красивую-прекрасивую, всю усеянную цветами: розами, маками и пионами. В самой середине поляны - озеро, каких мало: берега из белого мрамора, вода, как слеза, пересчитать можно все камешки на дне. Солнце светит ярко, ни дуновения ветерка, а вода теплая-претеплая.
Сладко затрепетало у парня сердце при виде всей этой красоты, медленно обошел он озеро и собрался уж в обратный путь, как слышит вдруг: фрр! фрр! - три птицы опустились на берег озера. Фэт-Фрумос укрылся и только хотел стрелу пустить - птицы взмахнули крыльями и вмиг обернулись тремя девицами необыкновенной красоты: лица нежные, волосы золотистые, и - бултых! - бросились прямо в воду. Купаются, плавают, ныряют-любо-дорого глядеть на них. А парень-хитрец за кусты украдкой тихонько зашел, крылья дев нашел, спрятал за пазуху и пустился в обратный путь.
Вышли феи из воды, а крыльев нет. Стали искать под кустами, в траве, да век ищи - не найдешь. Одна дева, что поглазастее, увидела на траве след молодца. И пошли все три - глаза в землю - по следу вдогонку за ним. Торопятся, перегоняют друг дружку, не разбирая ни гор, ни дол, но и молодец знай себе вышагивает. Прошли они добрую половину пути и увидели Фэт-Фрумоса на горизонте. Одна фея, что постарше, заговорила нежным голосом:
Лист пиона резной,
Гордый парень, постой,
Ты постой, оглянись,
К нареченной обернись.
Замедлил он шаг, обернулся назад, чтоб посмотреть, кто идет за ним. Только оглянулся - фрр! фрр! - два крылышка вмиг вылетели из-за пазухи и молнией взметнулись к одной из дев, превратив ее, как в сказке, в птицу, которая легко поднялась в небо. Фэт-Фрумос понял колдовство песни, опустил голову, стянул потуже рубаху у ворота и, решив больше не оборачиваться, пошел дальше. Да недолго прошел: другая дева затянула печальную песню:
Лист чамбера золотой,
Паренек молодой,
Что в лес наш пришел,
Мой покой увел.
Эту песню мою
Для тебя я пою.
Ты иди - не торопись
Да в пути задержись,
Чтоб цветам цвести,
Чтоб любви расти,
Чтоб не чахнуть мне
В злой печали-тоске...
И пела она так нежно, так задушевно, что:
Листья в лесу шептались,
И родники прояснялись,
Солнце свой бег замедляло -
Алмазы в цветах зажигало.
Фэт-Фрумос не оглядывается, и дева не умолкает:
Лист пиона красный,
Что делать, не знаю,
Слезы лью, страдаю.
Песня все приближалась и так околдовала Фэт-Фрумоса, что он едва переставлял ноги.
Не зря же говорится: дереву судьбой назначено давать плоды, а песне - зажигать сердца людей. Повернул он голову назад, и вторая пара крыльев-фрр! - вылетела у него из-за пазухи, и, пока на ресницы его навертывалась слеза, дева-птица была уже далеко в синеве небес.
Стоит Фэт-Фрумос с широко раскрытыми глазами, на сердце горечь, обида в душе не помещается. Подумал молодец, что третью пару крыльев уже ни за что не упустит.
Тронулся он снова в путь, слезы льет, траву ими орошает. Как прошел долину, запела и третья дева, чаруя своим голосом все вокруг, - так что даже травы заколыхались в такт этой песне, и каждая почка тотчас распускалась, и ветки листочками вмиг покрывались. Лилась песня плавно, как родниковая вода из подножия холма:
Лист ореха, лист зеленый,
Соком жизни напоенный,
Знаешь ты лишь, как тяжка
И горька моя судьба.
Я в тоске, но не по дому,
А по страннику чужому,
Что пришел из дальних мест
Отдохнуть в волшебный лес.
Идет молодец, идет-остерегается, а песня девы льется с еще большей страстью:
Сердце, ты устало биться,
Обернися быстрой птицей
И лети к нему, лети
Что есть мочи - догони,
Догони и средь дороги
Упади ему под ноги.
Этой песней, моей болью
Тронь его, зажги любовью...
Горы рушились от силы этой песни, может быть, и сердце молодца не выдержало бы, коли б не поторопился он ступить на порог дома своего и отворить дверь. Едва вошел он в дом, фея замолкла и встала за ним, статная, красивая, с улыбкой на устах. Поклонилась молодцу, протянула ему руку, и была она краше гордой царевны, словно дочерью солнца была: в изломе бровей - блеск солнечных лучей, на шею гибкую, как лоза, надела свои украшения луна, по платью цветы разлились с майского поля.
Полюбились они друг другу и без долгих уговоров стали к свадьбе готовиться. Когда столы были убраны и свечи зажжены, пригласили они множество людей, всех родных и близких, чтоб все вкусили радости молодых. Закатили большой пир, и началось невиданное веселье. Танцевал жених с невестой, плясала вся молодежь так, что земля из-под ног уплывала.
Невеста танцевала легко, как перышко,- то проносилась, словно вихрь, то так отплясывала по кругу, что оставляла всех с разинутыми ртами.
Люди смотрели и удивлялись:
- Мэй, мэй, вот это плясунья!
А фея в ответ:
- Коли вернул бы мне жених крылья, плясала б я во сто крат красивее.
Стали все гости просить жениха отдать ей крылья.
- Пусть пляшет, а коли вздумает улететь, неужто мы ни на что не годимся: не поймаем одну птицу?! - кричали ему со всех сторон.
Ничего не оставалось Фэт-Фрумосу, как вытащить крылья и отдать ей. Девица приложила крылья к плечам, руки к бедрам и, как лист тополя под дуновением ветерка, закачалась, заколыхалась, закружилась, что юла, глаза же молнии заметали. Все не сводили глаз с нее, а невеста прошлась дробью по краю круга, подалась быстрехонько к центру и вдруг - бах! - ударилась оземь. Не успела б искра вспыхнуть, как обернулась она птицей и полетела вверх, все выше и выше. Жених схватил лук, натянул тетиву и стал прицеливаться. Птица же, учуяв беду, перекинулась через голову и обернулась кукушкой, Тогда и молодец выпустил лук из рук, ибо есть такой закон у охотников: стреляй в любую птицу, только кукушку, упаси бог, не трогай. Загрустил жених, закручинился, кукушка же снизилась, сделала круг и так ему молвит:
- Молодец, Молодец, коль увидеть меня пожелаешь, приходи в золотой дворец, что стоит в золотом лесу.
Сказав это, опять поднялась ввысь, пока не сделалась с пшеничное зерно, потом с маковое зерныщко, а вскоре синева небес и вовсе скрыла ее от глаз людей.
И отправился Фэт-Фрумос в путь-дорогу, шел, шел, пока не пришел к месту, где свирепствовала такая засуха, что казалось - горит самое сердце земли. У одной горы повстречалась ему лачуга, на завалинке которой сидел старый-престарый дед; борода - что сена копна, худой и бледный с лица, зато мудрый на слова.
- День добрый, дедушка.
- Добро пожаловать, молодец, присядь на завалинку, отдохни с дороги да поведай: что за думка занесла тебя в эти дали, какая любовь и к кому заставила топтать эти дороги, шагать по пустынным нашим местам?
- Ищу по белу свету золотой лес с золотым дворцом.
Думал-думал старик, потом плечами повел:
- Многое видел я на своем веку, про многое слышал, да что-то не припомню, чтоб кто-нибудь говорил мне про этот лес. Но, коли уж попал ты ко мне, попробую помочь, и узнаем, куда идти следует.
Поднялся старик, встал перед домом, вытащил из-за пазухи флуер и как свистнул один раз-горы пригнули свои вершины, и стали сбегаться, слетаться со всех сторон звери, птицы, мухи и другие лесные жильцы. Собралось их видимо-невидимо.
Когда уже некуда ступить было от них, старик спросил:
- Дети мои, вы столько носитесь по белу свету - не видали ль вы золотой дворец, что стоит в золотом лесу?
Козочка ответила:
- Как раз оттуда иду, отец.
- Тогда проводи молодца, укажи ему путь.
- Ох, отец, коли б и хотела, не смогла бы указать дорогу: невиданная засуха иссушает те места - трава высохла, не найдешь нигде и капли воды.
Однако повеленье есть повеленье. Пустилась козочка с молодцом в путь-дорогу, повела его по тропам нехоженым, по местам скалистым до вершины холма, откуда простиралось уже ровное место, выжженное засухой.
- Теперь держи путь только вперед, не сворачивай, когда глаза твои увидят край земли, считай, что пришел к золотому дворцу, что стоит в золотом лесу, - сказала ему козочка на прощанье.
Пошел Фэт-Фрумос дальше и увидел пустынные места: ничего живого вокруг, только увядшие сады и выжженные солнцем поля. Вдалеке горел какой-то огонек. Он подошел ближе. Несколько чабанов доили овец в ореховые скорлупы. Были у них и подойники, но они давно рассохлись: некого было доить в такую сушь. Чабаны сказали ему, что с тех пор, как увел змей фею фей из золотого сада, иссякли все родники и источники в их местах, высохли реки и озера, и все, что росло и зеленело, - засохло на корню. Узнав, куда держит путь странник, чабаны дали ему флуер.
- Возьми, молодец, сослужит он тебе добрую службу в пути.
И Фэт-Фрумос снова пустился в дорогу, шел да шел, долго ли, коротко ли, и приходит к царству змея. Перешел рубеж и смотрит вокруг с удивлением: будто совсем на другой земле очутился. Трава росла сочная, по пояс цветами вся, как ковер, уткана, деревья стояли рослые, раскидистые. Видя такую красоту вокруг, поднес Фэт-Фрумос ко рту флуер, и потекла дойна, восхваляющая эту благодать. И тут из лесов вышли к нему из своих берлог три волка и три медведя, охранявшие границы змеева царства. Пришли, чтобы съесть Фэт-Фрумоса,- таков был приказ их хозяина,- но услышали его игру и забыли обо всем. Слушали волшебный флуер и не могли наслушаться.
Потом окружили его волки и медведи.
- Послушай, удалец, если ты еще поиграешь нам - все будет хорошо, если же нет-возвращайся, потому что нам велено растерзать в клочья любого, кто перейдет границу этого царства.
Что тогда ответил им Фэт-Фрумос?
- Я бы сыграл вам во сто раз краше, но-вот беда - флуер у меня сломался. Если б вы отважились помочь мне вытащить сердцевину из столетнего дуба, тогда-то сыграл бы я вам от всей души.
Пошли волки и медведи и отыскали дуб - огромный, толстый, - привели к нему молодца, и как рубанул тот по дубу палашом - раскололся дуб посередине, а Фэт-Фрумос сказал:
-Хватайтесь скорее за края трещины и тяните в стороны, а я высмотрю сердцевину.
Сунули волки и медведи свои лапы в трещину, а Фэт-фрумос вытащил быстренько палаш - и зажало всех зверей в дубе так, что не могли они ни лапами шевельнуть, ни дерево повалить. Оставил их всех Фэт-фрумос, как в капкане, и пошел дальше. Шел он, шел и достиг рубежа другого царства. Не успел сделать и трех шагов, как выходит ему навстречу Черный Арап с саблей обоюдоострой. Как прошелся саблей понизу - отрубил ноги Фэт-Фрумосу, взмахнул посередине - отрезал ему руки, когда же вскинул саблю, чтобы отсечь молодцу голову, не пришлось ему это сделать - упал Фэт-Фрумос. Недалеко от того места, где он упал, был источник. Пришел молодец в себя - и покатился к нему, чтоб испить воды. Наклонился, потянул в себя воду, а она уходит, не дается - это же была змеева вода. Напрягся он тогда и ухватился зубами за самую главную ключевую жилу, прикусил ее крепко-накрепко, так что взмолился родник:
- Отпусти, ох, отпусти, молодец!
- Не отпущу!
- Отпусти, сделаю все для тебя и дам, чего только не попросишь.
- Сделай, чтоб отросли у меня руки - такие же, как были прежде.
- Быть посему,- сказал ключ, и вмиг выросли у Фэт-Фрумоса руки - такие же, как были прежде.
Снова просит ключ, умоляет:
- Отпусти меня, молодец, умираю от боли!
- Не отпущу, пока не отрастут у меня и ноги - такие же, как были.
- Пусть исполнится твое желание! - сказал ключ. И выросли у Фэт-Фрумоса и ноги.
Напряг он мышцы тогда, уперся ногами в землю и стянул еще крепче ключевую жилу.
- Чего ты хочешь, молодец, зачем мучаешь меня?
- Скажи, как одолеть Черного Арапа.
- Глотни три раза воды из того места, за которое держишься зубами.
Глотнул Фэт-фрумос воды три раза, как велел ему ключ, и таким сильным сделался, что заколыхалась земля от одного его дыхания.
Отправился он в путь, и снова выходит ему навстречу Черный Арап с саблей. Как схватит его Фэт-Фрумос, как швырнет оземь - тррах! - выпала сабля из рук Арапа, и три часа слышно было, как входил он с завыванием в земную твердь. Вот как!
Стал Фэт-Фрумос держать путь к змееву дворцу и шёл по лесам тенистым, по лугам цветистым, через долины зеленые, рощи, птичьим пеньем полные, и приходит ко дворцу, что на Солнце смотрит-и не Меркнет, так красив. Вышла на порог Фея фей и говорит:
- Хорошо, что ты пожаловал, Фэт-Фрумос. Но лучше, если б ты не приходил все же, потому что погубит тебя змей-собака.
Едва успела это проговорить - летит палица драконова, стукнула в дверь, оттуда - на порог и опустилась на свое место, на гвоздь! Фэт-Фрумос как схватил ее, как швырнет обратно - если б не ударилась она о грудь змея, летела бы дальше.
- Трудные гости ждут меня, видно, дома,- проговорил змей.
Вошел он в дом, увидел Фэт-Фрумоса, и спрашивает:
- Как хочешь биться, молодец, - врукопашную или на саблях?
- На саблях или врукопашную - все равно мой верх будет.
И стали они биться. Как швырнул змей молодца на землю - затряслась под ним земля. Теперь настал черед Фэт-Фрумоса. Кинул он змея оземь - ушел тот в земную твердь, только чуб остался; торчать над землей. Однако выбрался змеи и закричал:
- Волки, медведи; мои, скачите сюда, с хозяином вашим беда!
Швырнул Фэт-Фрумое змея еще раз. И снова ушел змей в глубь земли, только чуб; остался торчать. Но закричал еще громче:
- Черный Арап, где ты! Хозяину твоему плохо!
Но кто мог услышать его и прийти на помощь, если над Черным Арапом рушилась земля, а волков и медведей цепко держал дуб?!
Когда в третий раз кинул Фэт-Фрумос змея - три дня погружался тот с воем в земные недра, да так и не вышел и поныне.
И заструилась вода из пересохших источников, зазеленели поля - снизошла благодать на всю землю.
А Фэт-Фрумос вошел во дворец, и что оставалось ему делать? Взял он за руку Фею фей, превратил все змеевы богатства в золотое яблоко, воротился домой, и стали они жить-поживать да добра наживать.
